70-е – фрагменты нашей жизни (десять лет с Ириной Коржевой).
Мы познакомились с моей будущей женой Ирой Коржевой в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург) на институтской практике. Она первокурсница «отделения стекла», а я – студент четвёртого курса Отделения проектирования интерьеров, выставок и реклам Московского высшего художественно-промышленного училища (бывшее Строгановское). Нас разместили в аудиториях Петербургской Академии Художеств на Фонтанке. Практика проходила в Эрмитаже. Это были десять активных, насыщенных впечатлениями дней февраля 1972 года. С утра, как только открывался музей, сотрудники его знакомили нас с фондами и экспонатами по согласованной программе, а вечера мы проводили в помещениях Академии художеств. Группа практикантов была небольшой, около 12 человек, и мы быстро перезнакомились друг с другом.
Когда вернулись в Москву, мы с Ириной продолжили наше знакомство, и у нас возникли романтические отношения. Мы встречались у меня в общежитии на Соколе или на улице Усиевича – у подруги Юли Пожарской, красивой девочки с ямочками на щеках. А иногда, когда дома у Ирины была только бабушка – Елена Александровна – в их квартире на улице Верхняя Масловка. Однажды Кира Владимировна – мать Ирины – потребовала от нас ответа «…Как будете жить дальше?», и май 1972 года стал месяцем свадьбы.
У меня сохранилась серия фотографий в кафе «Садко», где присутствовали в основном друзья по институту, подруги детства Иры – Таня Перфильева и Соня Давидис, а также мой школьный друг по Московской Средней художественной школе Никита Медведев с женой Таней. Ещё на фото сосед по квартирному общему мусоропроводу на Масловке – Сурен Арутюнян. Комната с мусоропроводом объединяла его квартиру с квартирой Коржевых, поэтому с Суреном мы были хорошо знакомы. Он пришёл с девушкой из Швеции, которая не говорила ни по-русски, ни по-английски. Когда я спросил их, как они общаются между собой, Сурен ответил: «А зачем разговаривать?».
После свадьбы моя преддипломная практика, благодаря рекомендации – директору Молодёжного студенческого лагеря под Алуштой в Крыму Ирины Савченко (она провела эту практику годом раньше) состоялась в райском месте. У нас с Ирой была небольшая индивидуальная палатка, стоявшая на горе. Из неё открывалась прекрасная панорама бескрайнего синего моря со стайками дельфинов. Под двумя нашими кроватями стояли две канистры сухого красного и белого вина, а также два ящика с белым и красным виноградом. Завтракать, обедать и ужинать мы спускались в общую столовую.
Для выполнения работ по созданию лестничного марша по утверждённым моим эскизам мне был выделен отряд студентов. На беду, я тогда был увлечён творчеством испанского архитектора Гауди, и через неделю, за адский труд – ребята таскали в большом количестве камни, воду и мешки с цементом, меня лишили этой бригады. Студенты взвыли. Заканчивать практику пришлось с двумя помощниками. Однако в целом свадебный месяц прошёл отлично.
Вторая часть лета была потрачена на роспись стены в пионерском лагере, около Москвы. Работали вчетвером: Никита Медведев с Таней и я с Ирой. У нас с Никитой был уже опыт совместной работы после окончания МСХШ на зимних и летних каникулах. Сначала второкурсниками мы провели лето в международном лагере «Спутник» в Гурзуфе, где из каменных глыб строили прибрежные, пляжные композиции. Команда состояла из Никиты, Саши Чанцева, Ильи Бродского и Любы Бесковой. Как-то этой компанией мы встретились в нашем заветном местечке отдыха – кафе «Кавказский аул» с Владимиром Высоцким и Мариной Влади. Илья Бродский был в дружеских отношениях с Высоцким, поэтому наше общение было дружеским и доброжелательным.
Вторую работу мы с Никитой выполняли в Ростовском кремле. Раньше там тоже находилось отделение «Спутника». У меня сохранился эскиз обрамления камина, который мы тесали из кирпичей XVI века.
Зима 1973 года началась с поездки в Карпаты. Конечным пунктом был город Ужгород. Инициатором этой поездки являлась Лена Языкова. Группой: – мы с Ириной, Лена Языкова и Ира Волчкова отправились в путь. Не помню многих подробностей этой поездки, но рынки–привозы в Карпатах запомнились надолго. Небольшие горные селения. Много чистого, белого снега. И на этом фоне снежных картин на привозах необыкновенной красоты гуцульские куртки, безрукавки, варежки, шарфы, платки, игрушки. Мы обходили бесчисленные торговые ряды с утварью, едой и народным рукоделием несказанной красоты. Из короткой поездки привезли несколько чемоданов. У меня сохранилась безрукавка, в которой я позировал Гелию Михайловичу Коржеву – Ириному отцу для картины «опрокинутый», а все остальные нами добытые шедевры, упрятанные в шкафы, благополучно съела моль. Вторую поездку в таком же составе, мы совершили в Ленинград и Таллин.
1973 год был вторым курсом учёбы у Ирины и моим дипломным годом в Строгановке. Мой сокурсник – Игорь Раскин, который с четвёртого курса был призван (по возрасту) в армию и служил на Пресненском Валу в Москве, где находилась Автобаза Министерства Обороны СССР, пригласил меня туда весной на экскурсию. Этот визит вылился в необходимость моего срочного призыва в ряды Советской Армии. (Оказывается, его могли раньше отпустить, если он найдёт себе замену. Он там был по должности – художник).
Аббревиатура МВХПУ сыграла роковую роль. Училище – это не институт – так заявил лейтенант, который пришёл по мою душу в Строгановку. В итоге еле-еле удалось отстоять право на защиту диплома в 1973 году. И конечно, получив «корочки», я тут же отправился на службу в армию.
В этот год в ноябре у нас с Ириной произошло важное событие – родился сын Иван. Мой лейтенант объявил: «Воин родился!» Мне была выделена машина, и в сопровождении лейтенанта я посетил жену с сыном, когда они уже были выписаны домой – в квартиру на Верхней Масловке. Ира не уходила в академический отпуск. Она героически совмещала учёбу с рождением сына. В память об этом времени сохранилась ваза с резьбой по стеклу – её курсовая работа.
По возвращении из армии, с лета 1974 года по осень 1975-го я был занят воплощением идеи Гелия Михайловича: строил мастерскую на его даче в деревне Рюмниково, где можно было бы заниматься живописью. Основной сруб избы деревянного дома был увеличен на шесть венцов вниз и шесть венцов вверх. Колодец 6 х 6 метров, высотой около 5 метров, наверху с северной стороны и большим оконным проёмом, который давал достаточно освещения и пространства для создания картин в Рюмниково. Для этих работ пригласили бригаду плотников, состоящую из «Николаича» и «Матвеича», и к ним примкнувшего дога Греты. Она появилась после посещения Насти – сестры Иры Птичьего рынка, оттуда она вернулась с маленькой собачкой на руках. «Буду её кормить, гулять и воспитывать», – заявила десятилетняя Настя.
На лето Грета отправилась с хозяйкой в Рюмниково и там органично влилась в бригаду плотников. Мне всё время приходилось куда-то ездить, что-то доставать, грузить, разгружать, а Николаич и Матвеич тесали сруб, копали, подгоняли брёвна и доски. Двухлетняя стройка для Греты, выросшей в большого дога, вылилась в твёрдую уверенность в том, что люди с запахом алкоголя – друзья. Правда, выпивала бригада умеренно (за редким исключением).
Соседями по участку Коржевых была семья В.В. Почиталова: он с женой и дочкой, зятем Герой Сысолятиным и их дочкой.
Часто навещали дачу известные художники И. Сорокин, Н. Гришин, О. Буткевич. На открытой веранде накрывался большой чайный стол и, часто до зари, велись творческие беседы.
1975 год для Гелия Михайловича – председателя Союза художников РСФСР был юбилейным: в июле ему исполнялось 50 лет. Он решил спрятаться на даче в Рюмниково, но 7 июля с утра потянулась вереница машин, а местный народ наблюдал пришествие известных творцов: Т. Салахова, О. Буткевич, А. Попиняна, Э. Браговского, Л. Шитова, И. Сорокина, Н. Гришина, В. Сидорова, П. Оссовского и других.
Деревня заполнилась возбуждёнными посетителями. Особенно восхитило жителей вечернее омовение после праздничного застолья – вхождение в воды озера деревни Рюмниково. Глубина выше колен начиналась метрах в тридцати от берега. Поэтому тем, кто решил искупаться обнажёнными, пришлось долго дефилировать перед восхищёнными зрителями.
Передо мной этюд 1979 года, который я хочу в этом 2023 году подарить внучке Лизе на её 25-летие, где бабушка Ира с маленьким папой загорают на берегу озера Рюмниково – виден высокий берег и покатый травяной спуск к озеру. Эта точка была использована Гелием Михайловичем для картины «Облака» 1986 года.
В конце 1975 года завершились основные строительные работы по созданию мастерской и возведению бани на дачном участке. На моё желание уехать работать по распределению от института, Николай Павлович Гришин объявил: «Я договорился в Комбинате декоративно-оформительского искусства с Романом Файерштейном, что он возьмёт тебя работать к себе в мастерскую». Николай Павлович преподавал вместе с Гелием Михайловичем в Строгановке на кафедре «Монументальное искусство». Тесть тоже определил: «У тебя жена и сын, куда ты поедешь?»
Ира продолжала учиться, а я выполнил первую самостоятельную работу: раздел «Космос» на Международной выставке в Сокольниках «Связь 75». Это была неординарная работа. Большая часть павильона «Улитка» и зал, торец которого закрывала скульптурная композиция из алюминия (выколотка) скульптора Андрея Моисеева, – изображающая поверхность луны - метров тридцать в длину и около семи – в высоту, с глубоким рельефом. Перед ней экспонаты: спутники, скафандры, луноход. Вся эта композиция была подготовлена как экран для показа из кинобудки второго этажа, где стояла аппаратура, через которую проецировалась композиция свето-цвето-музыкального спектакля по произведениям Скрябина. Авторский коллектив Музея Скрябина под руководством Марка Семёновича Малкова давно уже успешно работал в этом жанре (сохранилось несколько фото и слайдов).
Предполагалось, что эту выставку увидит правительственная делегация во главе с Л.И. Брежневым. Однако, когда делегация подошла к разделу «Космос», нас расставили по определённым местам на экспозиции (несколько человек), а относительно окна кинобудки предупредили: если там заметим движение – будем стрелять.
Весь месяц раздел «Космос» работал с максимальной нагрузкой и успехом. Народ всё увидел, а правительство – нет. Такая же судьба постигла и моего коллегу Франсиско Инфанте. Он собирал пространственную композицию в фуллеровском куполе (круглом павильоне). Я несколько суток перед открытием помогал ему закончить пространственную композицию под куполом «Звезды», но за три часа до открытия пришла бригада рабочих, скрутила всё и отправила за забор выставочной зоны.
1976 год – был дипломным у Ирины в Строгановке. «Картинка ещё на ботинке» – любимая присказка её ведущего педагога, которую Ира мне периодически напоминала. Помню, как вывожу её дипломную работу – готовые произведения, изготовленные на заводе «Красный май» в Гусь-Хрустальном.
Про машину – военный УАЗ-469, на котором я тогда ездил, надо рассказать отдельно. Однажды летом, оставшись на квартире Верхней Масловки вдвоём, в мужской компании, Гелий Михайлович поделился со мной своей мечтой о кибитке на колёсах. “Представляешь, – говорил он – можно уехать куда угодно, хоть на край света, с красками и холстами и там, в окружении природной красоты писать если не то место, то можно поменять на другое”. Эта его мечта реализовалась после беседы с министром внутренних дел СССР Н.А. Щёлоковым на одном из мероприятий. Так, в семье появился военный вариант машины УАЗ–469.
Я закончил курсы вождения машины, сдал экзамен на права, а у Гелия Михайловича желание путешествовать в кибитке за рулём так и осталось в планах на перспективу. Поездки на дачу, перевозка картин, в основном для Киры Владимировны, были за мною.
И вот первая поездка на завод «Красный Май» в Гусь-Хрустальный. Все предыдущие поездки – перевозки коробок с произведениями из стекла, как правило, проходили в купе вагонов поездов. Выкупалось купе совместно с подругами Иры – Олей и Людой, заполнялось картонными коробками, в которые были тщательно упакованы стеклянные работы. Когда конечным пунктом был город Львов или Ростов на Дону и Москва, то это не самая большая сложность. А вот когда поезд останавливался на две-три минуты, как проходящий, то загрузить и разгрузить коробки, было намного сложнее. С расторопностью, например, Оли Красносельской (сейчас Победовой) это выглядело весьма комично.
И вот я на машине, первый раз выезжаю на завод «Красный Май» в Гусь-Хрустальный за коробками со стеклом – дипломом Ирины. Июнь. Лето. Встал в четыре часа утра. Выехал со двора дома на Пушкинской площади, где уже жили Коржевы и Елена Александровна – бабушка Иры. Еду в переулок в сторону Садового Кольца, проехал квартал, и у меня затряслись ноги, дрожь пробирала до затылка. Минут пятнадцать трясся, потом нажал на педаль, рванул и поехал. Улицы пустые, редкие машины, одинокие прохожие. Выехал на Владимирское шоссе, пристроился за грузовичком и так двигался километров шестьдесят. Вижу, голосуют два милиционера. Остановился. Спрашивают: «Подвезёте?». Отвечаю: «Первый раз один веду машину». Старший по званию сел за руль и так ещё километров шестьдесят проехали.
К вечеру добрался до Ирины. Переночевали. Загрузили её диплом, коробок шесть–семь со стеклянными вазами. И через день, также часов в пять утра выехали в Москву. Пустое шоссе. В глаза бьёт солнце. Километрах в двадцати от поворота на шоссе слева несколько машин. Одна из них «Москвич» – разбита, и с переднего сидения свешивается пара ног, рядом с машиной лежат два или три человеческих тела, на обочине. Мы медленно проехали мимо и решили не останавливаться. Там была уже помощь от проезжавших машин.
Чтобы закончить про машину – она ещё больше сблизила меня в дружбе с художниками Сашей Грицаем – и его отцом Алексем Михайловичем. Мы были дружны с Сашей по художественной школе, когда он услышал про нашу свадьбу с Ириной, то очень хорошо принял это событие. А вот страсти у Саши были только две (как заявляла его жена Надя Костерёва) – живопись и машины. Машина у него была ГАЗ. Поэтому все вопросы по содержанию и обслуживанию этих машин обоим нам были близки. И это очень укрепило нашу дружбу.
Гелий Михайлович каждую субботу старался посещать своих родителей, которые жили в Зачатьевском переулке Москвы – Михаила Петровича и Серафиму Михайловну – Симушку, так мы называли её между собой. Мы довольно редко присоединялись к этим посещениям, только в праздники или какие-то большие события. Симушка меня отчитывала: «Ты почему так мало на машине для семьи ездишь? Всё дела, дела. Семья – самое главное!».
Приёмы в доме на Зачатьевском всегда были хлебосольные. Оттуда мы всегда возвращались в хорошем настроении. Когда мы с Ирой иногда с вечеринок возвращались трезвые, то Гелий Михайлович шутил: «Зачем время зря тратили?».
После удачной защиты диплома – летом в августе 1976 года состоялась первая наша зарубежная поездка – в Болгарию к друзьям Иванке Христовой и Лучезару Лозанову, которые закончили Строгановку годом раньше. Они учились на факультете «Интерьер и оборудование» и уже работали в Софии. Когда мы приехали, Лучезар оказался в командировке в Хельсинки. Он тогда работал в торгово-промышленной палате и оформлял зарубежные выставки. Его отец – ветеран, болгарский коммунист, посадил нас с Ириной в свою машину и повёз показывать исторические места Болгарии. Мы посетили Шипку и другие достопримечательности. Вернулся Лучезар и обзор закончился ресторанными точками, лучшие из них были на пляжах г. Варны.
Основным желанием после окончания института у жены было увеличение нашей молодой семьи братьями и сёстрами Ивана. Не знаю, прав или нет я был тогда, но потратил громадное усилие, чтобы убедить её продолжить творческую деятельность.
Передо мной лежит официальный запрос от начальника управления санатория на Кавказских минводах А.В. Дерябина на исполнение произведений монументально-декоративного искусства для базы отдыха в долине реки Гоначхир с авторским коллективом в составе: Долгих А.Ф., Мерперт Ю.Д., Коржевой И.Г., Надёжина В.В., Долгих Н.Ф. Это было одно из предложений участия Иры, как автора на различных объектах. Сохранились эскизы огромного витража в здании Обкома партии г. Кирова. Я специально защитил этот проект на Художественном Совете Монументально-декоративного комбината Московского отделения художественного фонда РСФСР, чтобы автор – Ирина Коржева выполнила этот заказ. Витраж был сделан в технике склейки цветных стёкол на торец. Сегодня у нашего сына Ивана, в музее Ирины, сделанном им, есть прекрасные образцы производства этого направления её творчества.
Летние месяцы мама с сыном Иваном проводила в Рюмниково на даче, а зимой недели две–три на творческой даче «Сенеж». Я же в 1976–77 годах в составе бригады художников из мастерской Р.С. Файерштейна: Женя Агроскин, Марк Коник, Миша Шишков, Радий Матюшин были заняты на объектах Международных выставок в Сокольниках «Электро – 77», «Химия – 77», «Москва – столица СССР» в Варшаве и параллельно работали над очень большим проектом – разработкой и оформлением интерьеров гостиничного комплекса в Измайлово к Олимпиаде – 80. Ведущими архитекторами этого комплекса были Д.И. Бурдин и Ю.Р. Рабаев – авторы останкинской башни и «Могилы неизвестного солдата на Красной площади». Проект Олимпийского комплекса в Измайлово не состоялся и был заменён специальным кварталом Олимпиады – 80 в Олимпийской деревне на Юго-Западе Москвы. Это произошло из-за трагических событий на Олимпиаде в Мюнхене в 1976 году.
Мой поиск самостоятельного пути в творчестве начался после выставки «60 лет ВЛКСМ» в Историческом музее Москвы. У Романа Самойловича Файерштейна этот год был занят созданием и поездками в связи с выставкой «Москва – столица СССР» в Испанию, Болгарию и Чехословакию, а мне пришлось от проектирования до открытия эту выставку вести одному, с небольшой группой помощников. Там, где могла, участвовала и Ира.
К концу 70-х годов были созданы выставки «Краны – штабелёры» в Москве, две выставки в Историческом музее: «Газ и Нефть Тюмени» и «БАМ» (в соавторстве с Е. Богдановым, С. Черменским и А. Долгих).
Самый же первый самостоятельный объект был: «Проект зрительного зала Московского ликёро-водочного завода». Его принял Художественный Совет Монументальной живописи 6 июля 1976 года, а заказчик провёл прекрасную экскурсию по цехам завода. В конце показа меня наградили коллекцией уникальных бутылок с этикетками: «Посольская», «Столичная», и весь холодильник на кухне нашей квартиры сверкал кристаллами этой жидкости.
Я рассчитывал, что там может быть работа для начала творческой деятельности супруги, но заказчику достаточно было защиты проекта для отчётности по содержанию зала. Продукция на импорт в красивых бутылках в холодильнике сыграла роковую роль. Ирина привела в гости главного художника стекольного завода «Красного мая» О. Шевченко на Верхнюю Масловку. Открыла холодильник, там такая красота, но из закусок только вскрытая банка шпрот. Гость не стал закусывать, а вот жена после шпротин попала в Боткинскую больницу с отравлением. Через неделю пребывания на лечении она заставила меня привезти халат и в нём, она с моей помощью на машине сбежала из Боткинской больницы. Это было необходимо, чтобы закончить выполнение диплома. Он как раз в это время исполнялся ею в «Красном Мае» в Гусь-Хрустальном под руководством О. Шевченко.
Вернусь к 1976–79 годам. Роман Файерштейн видя, что я так много трачу сил, как он говорил на ерундовые работы, спрашивал: «Зачем тебе это?» Но я упорно пробовал и искал различные варианты исполнения самых разных своих задумок – это несколько творческих договоров с Союзом художников СССР «Моё Нечерноземье» (совместно с А. Ермолаевым и Е. Будиным) по благоустройству села в области Щёкинского района. Второй договор «Куб – клуб» совместно с Л. Озёрниковым, третий проект оформления Красной Площади уже большой бригадой в составе: А. Долгих, А. Боков, Л. Ентус, Е. Амаспюр, Е. Богданов, С. Черменский, Л. Озерников, В. Надёжин.
Ещё в 1978 году мы с Андреем Долгих создали выставку «Проект новой экспозиции Музея истории и реконструкции города Москвы». Проект кафе «Красная поляна» в Тимирязевском районе с моделями декоративного панно Лены Языковой исполнено не было, но за труды над ним нам с Ирой предложили помещение для мастерской на улице Костякова, д.10. Здесь Ира разработала большую часть фор–эскизов, эскизов и проб для большого витража в Обкоме партии города Кирова.
1979–80 годы запомнились большим количеством проектных и творческих заказов, появилась необходимость в помещении для их исполнения.
Нашей группе в составе: В. Долгих, И. Коржева, Е. Языкова и В. Надёжин предложили чердачное пространство на Новокузнецкой улице в Доме радио, где в верхнем этаже были круглые окна. Тогда для молодых художников существовала норма в 60 квадратных метров для мастерской, поэтому на 300 метров в Доме радио пришлось пригласить ещё сестру Андрея Долгих. В мастерской числилось пять человек, но по факту были мы с Ирой и сестра Андрея. После ремонта этой новой творческой студии мы с Ирой планировали передать мастерскую на улице Костякова, 10 Лене Языковой.
В 1979 году я собрал группу молодых дизайнеров-проектировщиков и организовал большую выставку в Комбинате декоративно-прикладного искусства и этой группой, около 30 человек, мы вступили с Союз Художников СССР.
У Гелия Михайловича была всегда чёткая и официально со всех трибун озвученная позиция в отношении жанра оформительского искусства. Он говорил: «Оформительство – это зарабатывание денег. К творчеству и большому искусству этот жанр никакого отношения не имеет». Меня эта позиция тестя очень устраивала. Молва, что я карьерист и женился на дочке Коржева, преследовала с первого дня нашего с Ирой знакомства. Двадцать лет я не участвовал со своими живописными работами ни в одной выставке.
Когда грянула перестройка 90-х, мастерская №6 Комбината декоративно-оформительского искусства со штатным составом 56 человек 8 лет, которой я руководил, прекратила свою деятельность.
Я собрал холсты, взял кисти, краски и привёз в Астурианский центр г. Овьедо, в Испанию, персональную выставку примерно из ста работ. С этого времени начался главный этап в моей личной жизни.
Вернёмся к 1979 году – году моего тридцатилетия. Это лето запомнилось мне лишением водительских прав на два года. Поворот на светофоре с Масловки на Квесисскую, куда я вёз семью Языковых от праздничного юбилейного стола. Потом петиция с прошением за подписью Председателя Молодёжного союза художников Москвы А.М. Лавинского помогла вернуть мне права.
Осенью мы с Ирой улетели в Германию. В Дрезден нас пригласили её школьные друзья. Кроме Веймера, Лейпцига, Дрездена осмотрели Бухенвальд и военную тематику, которая помогла созданию проектов для Министерства Культуры – экспозицию Музея в Заксенхаузе, а ещё намечалась работа с Музеями в Нидерландах, г. Оверлон.
По приезде из Дрездена Кира Владимировна меня спросила: «Володя – как тебе Мадонна Рафаэля? Потрясла тебя?» Я ответил: «Вы знаете, Кира Владимировна, мне больше запомнился из этого зала "Динарий Кесаря" Тициана». Она говорит: «Ну, не дорос ещё!». Я даже растерялся сначала, а потом долго размышлял – почему не дорос?
Из этой поездки мы привезли дружбу с Питером из Берлина, который был корреспондентом немецкой газеты типа нашей «Комсомольской правды» – «Юнге Велте» – так, кажется по-русски. Квартира Питера располагалась в высотном доме рядом с Берлинской стеной, так что из её окон можно было разглядывать быт «западных» немцев.
Жена Питера очень молчаливая, а вот сынишка всё время требовал общения. Однажды мы с Ириной втроём: она, мальчик и я отправились в зоопарк Берлина. У Иры в школе основным иностранным языком был немецкий, но его знание на практике нас не спасло. Поход втроём в Берлине оказался нервным испытанием. Мальчик недоумевал: почему эти взрослые русские люди ничего не понимают и не умеют.
Второй раз мы побывали в ГДР в 1980 году и у Питера, и в Дрездене, а он приехал к нам в Москву на машине «Запорожец». Это был его любимейший автомобиль. Уже в 1981 году летом отправились на трёх машинах: на УАЗе, Саня Грицай на ГАЗе и Питер – на «Запорожце» в Рюмниково. На 60-ом километре нашу колонну остановили, а Питера развернули в Москву. Оказывается, требовалось специальное разрешение для иностранцев. Меня, который заступился за Питера, обвинили в том, что я «двух маток сосу» – то есть предатель. Питер же очень любил всё советское, был настоящим коммунистом, а всё прозападное презирал и очень много приводил нам примеров в поддержку своего убеждения. Много вечеров провели мы с Питером на кухне квартиры на Верхней Масловке.
С Гелием Михайловичем наши отношения всегда были искренними и доброжелательными. Первый раз мы много общались, когда он приехал с похорон А.А. Пластова из деревни Прислонихи. С большим уважением он отзывался об Аркадии Александровиче.
Мне сын А.А. Пластова – Николай предложил сделать экспозицию музея отца в особняке, рядом с метро Новокузнецкая. Этот дом–Усадьба XVI века имел свою историю, свой характер; и когда мы с Н.А. Пластовым обсуждали тему насыщения дома, как Музея Пластова, то концептуально так и не определились. Я советовался с Гелием Михайловичем по этому вопросу, он произнёс: «Тебе будет трудно работать с ним. Коля путает себя со своим отцом».
Во дворе дома, 3 на Верхней Масловке после входа в арку стояла лавочка. Первый раз на ней мы втроём – я, Ира и пианист Андрей Гаврилов обсуждали его победу на Конкурсе П.И. Чайковского. Мать Андрея – Нэта, была подругой Киры Владимировны, ну а сыновья – Игорь и Андрей, конечно, хорошо знали Иру.
Вот на этой лавке я сидел с книгой, а в коляске спал Ваня. Мимо проходил Гелий Михайлович и спрашивает: «Что читаешь?» Я отвечаю – «подростка» Достоевского. «Плохой роман, говорит тесть - читай «Братьев Карамазовых», «Великий Инквизитор». Это было летом 1974 года, а его совет востребован мною до сегодняшнего дня.
Гелий Михайлович был очень деликатным человеком – несомненно, это высокий дух посещал Землю. Никто в своём творчестве не сказал про «Подвиг» человеческой души, как эта тема звучит в произведениях Г.М. Коржева.
После расставания с Ириной в конце 1981 года, я почти полтора года жил вместе с Гелием Михайловичем, Кирой Владимировной и Настей в их квартире на Пушкинской площади. Курить выходил на балкон, где мы часто здоровались с заядлым курильщиком – соседом по балкону, актёром Михаилом Ульяновым.
В декабре 1981 года открывалась выставка «Битва под Москвой» в Олимпийской деревне.
В 1980–81 годах мы создавали «Музей обороны Москвы» в четырёхэтажном доме на улице Горького (сейчас – Тверская), а за полгода до открытия выставки «Битвы под Москвой» в бывшем Олимпийском павильоне площадью 5 тыс. кв. метров – пришлось воплощать главную тему этой юбилейной выставки. Не спали иногда по трое суток.
В этой же квартире на Пушкинской жила мать Киры Владимировны – Елена Александровна. Когда я ночью в одну и ту же аптеку приехал в четвёртый раз, меня спрашивали – кому вы столько кислорода возите. Я говорю – «бабушке». Продавец воскликнул – «Но это же смертельно!». Я понимаю Киру Владимировну, она уже не в силах была смотреть на страдания умирающей матери и как могла, облегчала её уход.
С тёщей мы часто вели задушевные беседы. Помню её с руками, вечно обмотанными пуховыми платками. Она очень страдала от этой напасти, но и это не мешало ей постоянно писать натюрморты. Цветы полевые, букеты; в мастерской, в квартире, на улице в Рюмниково. Любую свободную минуту она использовала для написания холстов. Часто просила моих советов, спрашивала, что не так, что не нравится в её работах.
Наше расставание с Ириной началось в период создания юбилейного выставочного комплекса: к 40-летию победы «Битвы под Москвой». Она открылась 5 декабря 1981 года. У меня сохранилась статья в журнале «Декоративное искусство», несколько слайдов и фотографий.
Открытие выставки в 1981 году имело большой общественный резонанс. Это было первое упоминание о значении больше в духовном переломе победы над фашистами под Москвой. Немцев тогда отогнали всего на несколько десятков километров.
Роман Самойлович Файерштейн предложил включить меня в состав авторов, кто будет за эту работу выдвинут на соискание Государственной премии: архитектор Стамо, его жена, Роман и я. Количество человек, выдвигаемых на одну премию, было строго ограничено. Мне показалось, что это несправедливый состав. Начинали и заканчивали работу над этим Музейным комплексом многие, сегодня уже выдающиеся художники и архитекторы разных жанров. Я отказался.
Эти фрагментарные воспоминания я написал по предложению сына к юбилею его мамы. Цикл завершился.
1972 год – образование семейного нуклеуса – зарождения жизни.
1982 год – год официального развода.
Декабрь 2022 года – прощание с Ириной на физическом плане рядом с Музеем Обороны Москвы, который выполнен в продолжение выставки «Битва под Москвой» по нашим с Сашей Сигулем и Гити Кейха монтажным листам.
Обновление экспозиции Музея Обороны Москвы в дальнейшем группой художников – Андреем Рейнером и Максимом Бугаевым не внесло больших изменений в оформление Музея в основную концепцию окопов, как первостепенного обзора экспозиции, – сказал мне Андрей Рейнер.
Удивительно, что на прощании–поминках с Ириной Гелиевной среди пришедших проститься был и внук Виктора Васильевича Гришина, первого секретаря Московского горкома Партии. Витя Гришин – однокашник Ивана, дед которого был бессменным куратором и вершителем судьбы этого объекта.
