Коржев Иван Владимирович биография

   Творческий путь каждого художника определяется совокупностью различных факторов – от временных, ментальных, социально-исторических до личностных, бытийных. Иван Коржев уже самим фактом рождения в семье с давними художническими традициями был поставлен перед серьезным выбором, не столько профессии, сколько специализации и, что много важнее, творческого кредо. Высочайший уровень знакомых с детства произведений деда, известного живописца Гелия Михайловича Коржева определял такие критерии качества, что могли служить либо манящим ориентиром, либо недостижимым образцом, способным пресечь любые порывы непререкаемостью собственного авторитета. Другим наглядным и постоянным уроком мастерства служили работы в области художественного стекла его матери, дочери Г.М. Коржева, Ирины Гелиевны Коржевой-Чувелевой. Служению искусству посвятили себя и многие другие члены семьи Коржевых. Наивно полагать, что прямое отношение к династии художников облегчает выбор творческого лица. Напротив, постоянное давление витающих в воздухе идей, создаваемых ярких работ вынуждает с обостренным рвением искать себя, доказывая собственную состоятельность, авторскую индивидуальность.

   Отчасти этим можно объяснить то состояние неустанного поиска – идей, сюжетов, жанров, форм, стилевых приемов, материалов, которым можно характеризовать творчество Ивана Коржева в целом. Именно такой интермальный динамизм личности позволяет ему успешно пробовать свои силы и в скульптуре разных жанров, и в архитектуре, и в графике. При всем многообразии решений в каждой работе Коржева ощутим явственный или приглушенный отзвук традиции, языка классического искусства, ставшего, вероятно, благодаря потомственной внутренней культуре, имманентным свойством творческого почерка автора. Безусловно, любой художник имеет неоспоримое право на то субъективное видение и выражение, которое отвечает его собственным представлениям, но весьма затруднительно обойтись при этом без твердой основы, школы профессионального мастерства, глубоких знаний культурного опыта человечества. Иван Коржев успешно освоил все этапы обучения – от полного курса МСХШ (ныне Московский академический художественный лицей PAX), до скульптурной мастерской Михаила Владимировича Переяславца в МГАХИ им. В.И. Сурикова. Чему свидетельство – галерея его академических штудий (рисунков, скульптурных натурных моделей, рельефов, этюдов и кроки).

   Из этого обширного методологического опыта И. Коржев вынес для себя не только пиетет перед классикой мирового искусства и натурфилософские позиции, но и романтизированный подход в оценке сложных бытийных явлений. Можно сказать, что это было своего рода предопределением, уловленным и впитанным эмоционально-духовным веянием – романтиком в архитектуре называли его прадеда, выдающегося зодчего Михаила Петровича Коржева, почти гойевский, романтический дух трагедии живет в знаменитых полотнах Г.М. Коржева, героизированный романтизм является важной составляющей творчества М.В. Переяславца, учителя Коржева-младшего. Разумеется, художник отзывается в первую на созвучные его мироощущению идеи, но, видимо, в этом соединении имманентного «родового опыта» и привнесенной методологии творчества, усматривается фатум, рука судьбы.

   Весьма расплывчатое понятие «романтизм» Иван Коржев, человек XXI века, осмысленно или интуитивно, транслирует своеобразно, опираясь на современные «после-постмодернистские» интенции. Не идя на поводу изобразительных и семантических клише постмодернизма, автор делает попытку соединить классику и современность без демонстративной иронии и болезненного желания самовыражения, но не отвергает игровой аспект. Однако эта игра важна для него не как легкодоступное средство деструкции понятий и трансформации идей, а как форма синкретичного познания, дающая право на личностное высказывание. При таком подходе вечные, классические сюжеты могут быть решены довольно разнообразно.

   Библейские, евангельские образы – «Изгнание из рая», «Блудный сын», «Юдифь», «Иуда. Предначертание», «Поцелуй Иуды», «Понтий Пилат», решаются в границах классической системы, оперирующий критериями реалистической достоверности форы, даже если среди ее качеств есть принципиальная незавершенность (non finito) или линейно-пластическая стилизация. Оставаясь современным в сложных манипуляциях с категориями историзма и реалистичности, ретроспекции и классичности, Иван Коржев выстраивает диалектические отношения неизменного и приходящего. Такой подход помогает сохранять актуальность глубоких духовно-философских размышлений, как в случае с образом Иуды, где автор продолжает апологическую традицию каинитов – альбигойской ереси – Ревиля – Волошина – Булгакова – Борхеса (и проч.). Особенно полюбившиеся сюжеты – Понтий Пилат, Юдифь и Олоферн, разрабатываются внимательно и неоднократно, с разных ракурсов осмысления образа. В отношении Понтия Пилата, представленного целым рядом скульптурных изображений, можно говорить о диахронном развитии – истории сложения личности, кульминации и завершающем этапе его жизни. При этом нельзя забывать о теологических и литературных инспирациях темы, несомненно, близких автору. В случае с библейской Юдифью дело обстоит иначе. Закрепленный во времени, фиксированный в своем значении символ всякий раз трансплантируется в разный социально-исторический контекст, создаваемый собственно пластическими, скульптурными средствами. Соответственно суть образа остается неизменной, но семантические акценты заставляют в разных скульптурах находить новые аспекты извечного сюжета.

   Значительный корпус произведений связан с разного рода аллюзиями на классическое искусство далекого прошлого – Древнего Египта, греческой и римской Античности. Очевидная аналогия напрашивается в авторских копиях древних рельефов и медалей, представляющих собой прямую форму усвоения и творческой переработки опыта прошлого. Эта практически методическая работа выполнена со всей серьезностью увлеченного высоким образцом профессионала. Но уже парафразы на египетскую скульптуру – «Зеркало Исиды», «Клеопатра», демонстрируют смягчение столь серьезной интонации. Стилизация и гротеск позволяют воспринимать маски Геракла и Антея как театрализованный занимательный сюжет «с переодеванием» и уже поистине праздничное веселье развивают персонажи «Дионисийских праздников». Мифопоэтические образы – «Таврический сфинкс», «Зевс» увлекают красочным гедонизмом. Однако антикизирующие образы не всегда привлекают лишь занимательным для дешифровки наслоением смыслов. Стилизованный торс «Панцирь и сагум» не дает поводов для игривого настроения, намекая на сложную природу социокультурной жизни Древнего Рима. И уже абсолютно драматичными тонами окрашены батальные рельефы, сведенные в единую композицию под названием «Противостояние. Амазономахия», романтическая руинированная скульптурная группа «Сражение», символическое монументальное рельефное панно «Мойры».

   Позволяя себе мягкую иронию в отношении некоторых других феноменов уже не столь далекого прошлого («Мир детства», «Поддубный», «Бочка»), Иван Коржев умеет четко определить границы дозволенного и остановить внимание зрителя, заставляя глубоко проникать в сущность образа, когда касается общезначимых сюжетов и высоких идей. Общей исходной установкой концептуальной серии скульптур, посвященных выдающимся личностям, оставившим глубокий след в истории рода человеческого, – Меньшиков, Жанна Д’Арк, Пугачев, Евпатий Коловрат, Чингисхан, Александр Македонский, является драматургия образа в становлении. В отношении Чингисхана эта интенция показательно реализована созданием двух изображений – молодого вождя монгольского племени Темучина, еще не принявшего титул великого хана, и великого полководца и кагана Чингисхана. Здесь можно говорить об интегральном движении личности во времени. Прочие персонажи галереи образов выдающихся людей представлены в кульминационные трагедийные моменты своей богатой событиями жизни. Выбор момента позволяет синтезировать динамику духовного становления или, в зависимости от избранного персонажа, эманации личности. При этом равно отвергаются и образцовое надмирие идеала, и приземленная обытовленность. Найти равновесие идеальных и бытийных начал, синтезированных в целое в неком пространстве безвременья, помогает избранная концепция страдательной героики, окрашенной романтическим флером. Драматургия homo patiens – открытая, явленная, или в завуалированном виде, под разными масками, объединяет все эти исторические личности. Даже портрет А.С. Пушкина, более всех приближенный к значению абсолютного образца, наделен приметами страдательной личности. Тогда как «Будда», вероятно, избран автором в качестве образца преодоления пути страдания посредством достижения высшей внутренней гармонии, а «Ходжа Насреддин» – пример самоочищения через гротеск и клоунаду театра абсурда.

   Можно смело полагать, что роль личности, одна из краеугольных проблем философии истории, оценивается Иваном Коржевым весьма высоко. Каждый исторический персонаж имеет не только узнаваемый характерный облик, но и воплощается в формах особого пластического строя, с непременным акцентом на личность, а не антураж, который может быть весьма богатым. Это стремление овеществить, максимально приблизить знаковый образ к современному зрителю особенно заметно в графических листах из исторического цикла с их фрагментарной композицией, укрупненными лицами выдающихся персонажей, не отвлекающей внимания скупостью художественных средств. Портретность здесь не является самоцелью и разгадать образ можно не столько по прямому физическому сходству, сколько через интеллектуальное всматривание.

   Совершенно иные грани романтического видения – в персонаже историческом, но примечательном для автора не столько личностными качествами, как социетальной знаковостью формы, – декадентствующей Иде Рубинштейн с ее «Танцем семи покрывал». Дуалистичная природа женской красоты, сопряженная с романтической, по сути, тайной, скрытой, непроявленной сущностью, в той или иной степени окрашенной пассеизмом, становится предметом размышления и в других работах Ивана Коржева – «Карнавал», «Грёза», «Истома». Разнообразные поведенческие, психо-эмоциональные аспекты женственности раскрываются в скульптурах «Озноб», «Разговор», «Кокетство», «Фобия» в многочисленных графических ню, в кроки, зарисовках, в рельефах и натурных моделях. И совершенно иное, остросоциальное осмысление темы, взывающее не только к эстетическому чувству, но и к нравственно-этической позиции зрителя требует от зрителя рельеф «Конкурс красоты».

   Этот рельеф напрямую сопрягается с другой работой автора – рельефным триптихом «В ожидании перемен (Ожидание ожиданий)». Аналогия композиционных решений определяется не частым в наше время желанием актуализировать искусство социокультурным и морально-этическим аспектами в интерактивной форме. Как можно видеть в этой и других работах, сохраняя неизменный пиетет перед классикой искусства, Иван Коржев отнюдь не отказывается от разговора на животрепещущие темы, и не забывает при этом о параллелях с извечными сюжетами – не только на уровне следования традиции формально-пластического языка, но и в плане сложной символико-аллегорической интерпретации образа, лишенного примет однозначной конкретности. Вариации социокультурной темы разнообразны: от знаковых пластических формул («Оружие») и лаконичных графических метафор (серия «Руки»), до многослойных образов, использующих возможности разных видов искусств, не без иронии развивающих избранный сюжет – «Перес-Тройка».

   Отзвук иронической интонации, позволяющей снять напряжение от этического пафоса, звучит и в портретах, создаваемых Иваном Коржевым в весьма широком диапазоне – от вполне классичных бюстов до синтезированных форм. В «Красной косынке», «Погонах», «Отрочице» реалистические традиции скульптурного изображения использованы во имя создания собирательной образности имперсонального свойства, несмотря на очевидные портретные характеристики модели. Голова «Инвестора» тоже вполне конкретна, но тут же достоверность нарушается вторжением в ее плоть предметов материального мира, что составляет, в совокупности с романтизированной аллюзией на феномены античной культуры, своеобразную нелепицу смыла, имеющую, по сути, трагедийный исход.

   Однако не следует искать в авторской иронии критического подтекста, предполагающего отказ от традиционных гуманистических ценностей. Напротив, все его пластические «высказывания» сопряжены с не устаревающим разговором на вечные темы, который основан на чувстве сопричастности, сродства, «всеприятия» в глобальных масштабах динамичного, драматично-прекрасного мира. Субъективность ситуации, жизненных установлений интересующей личности позволяет выделить тот или иной бытийный аспект, который автор своей творческой волей наделяет символическим смыслом, преобразуя «частный случай» в событие, явление общечеловеческого масштаба. Скульптуры «Он и Она», «Молчание», «Оплакивание», «Крестоносец», «Торс», «Отверженный», «Коммуникация», «Борцы сумо», «Кузнец», становятся емкими семантическими знаками, раскрывающими разной степени сложности смысловые подтексты по мере умозрительного погружения в образ.

   Комбинируя реализм и условность в пределах одной скульптурной композиции в той или иной пропорции, Иван Коржев ищет не иллюстративно-литературную, но образно-метафорическую интерпретацию темы. Для того чтобы «прочитать» такую метафору зритель должен обладать определенным багажом знаний и опираться на некий эстетический опыт. И все же нельзя сказать, что создаваемые скульптором произведения - это коды культуры, «искусство для знатоков», требующее непременных культурфилософских рефлексий. Многослойность образов позволяет раскрывать их на самых разных, обусловленных субъективизмом восприятия зрителя уровнях

   Космополитический романтически окрашенный авторский взгляд на мир позволяет Ивану Коржеву чувствовать себя органично и свободно в самых разных историко-культурных сюжетах. Кроме того, эта внутренняя свобода, подпитываемая постоянным изучением классиков, обоснованна еще и широким формально-техническим диапазоном скульптора. Коржев прекрасно чувствует образно-эмоциональные возможности пластики и предпочитает в свете своих творческих позиций использовать их весьма активно. Он работает пространством, динамично вторгающимся в цезуры формы, вводит ритмы - то резкие, подчеркнуто угловатые, то плавные, тягучие, всякий раз особенную, созвучную образу пластику складок. Немалую роль в развитии темы играет сам материал скульптуры. И. Коржев умеет, порой удивительно точно, определять не только адекватный материал для воплощения конкретной идеи, но и метод, характер его обработки. Он спокойно и умело варьирует возможности материалов: дерева – текучего, сглаженного или взрыхленного, дышащего; бронзы – полированной до блеска или патинированной; керамики – шероховатой или поливной, камня, необычайно богатого по фактуре.

   Однако Иван Коржев может быть спокоен относительно возможных упреков в эклектизме благодаря той, безусловно, цельной, продуманной и выношенной художнической позиции, что может быть обозначена как романтически-драматичное переживание мира и презумпция красоты. Такой, достаточно широкий по своим эстетическим установкам взгляд помогает автору сохранять творческую свободу. Иван Коржев не останавливается на отдельных формально-стилевых решениях, не эксплуатирует бесконечно найденные однажды образы. Он стремится дальше, все более раздвигая границы своего творчества и не переставая удивляться этому миру.

Кандидат искусствоведения, старший научный сотрудник Государственного института искусствознания Вершинина А.Ю. 2011 год.